Но не только судьба предопределила феномен поэта-мыслителя, она лишь совершила последующую работу – развила имевшееся в нём с рождения: тонкое психическое устройство и чуткую натуру. Воспитание же в глубоко верующей интеллигентной семье ещё сильнее обострило душевный склад Андреева.

Именно из-за своей неподкупной восприимчивости и нескрываемого сопереживания угнетённой неистовствующим демоном государственности душе отечества – вере народа; и из-за неумения, нежелания и поэтому невозможности оставаться в стороне от борьбы с торжествующим беззаконием и тиранией, разразившимися в стране, Даниилу Андрееву суждено было испытать на себе все самые бесчеловечные черты советского авторитаризма.

Где как не в своём творчестве Андреев мог в первую очередь рассказывать о царящих бесчинствах. И в результате его творчество, разоблачающее режим, послужило поводом, чтобы правящая власть осклабилась и подвергла репрессиям бедного философа.

В какой-то степени Андреев сам навлёк на себя беду своими мученическими, как бы примеривающими и притягивающими вериги страдальца романами, в частности романом «Странники ночи». Писатель в принципе и сам осознаёт роковое воздействие своего труда: «Предыдущая работа, отнявшая десять лет жизни, и приведшая меня в политический лагерь», именно такую силу и цель в себе несла.

Невольно назревает вопрос: неужели Андреев, понимая личную беспомощность перед грозной политической машиной, не мог писать в стол провокационное мировоззрение, дожидаясь для религиозно-философского детища подходящих времён? Зачем было лезть на рожон? Неужели это явилось бы какой-то сделкой с совестью – постарайся он не конфликтовать с властью? Ведь, так или иначе, должное восприятие работ Даниила Андреева началось лишь поколение спустя. И свой разоблачительный трактат он вполне мог завещать внукам, дабы те рассекретили и опубликовали его в смягчившиеся времена, когда «Роза Мира» непосредственно получила признание, поддержку и стала беспрепятственно распространяться. А пока бы творил нечто более компромиссное: себе и обществу во благо…

Ещё раз повторюсь: феномен Андреева берёт исток в чрезвычайно тонком душевном устройстве писателя. Далее так совпало: его прорелигиозность оказалась в то время не выгодным и даже смертельно опасным пристрастием. В результате роковая комбинация чуткости и не благоволящего к религиозности времени, заставили писателя с лихвой глотнуть страданий. Возник своего рода самоподстёгивающий фактор страданий, который с каждым разом пуще усугублял у Андреева его полярное восприятие мироздания, и видение оголённого противостояния тёмных и светлых начал. Этот же репрессивный фактор заставил философа отверженнее искать справедливость в кромешной тьме бушующего произвола. Не найдя другого выхода, вечный поиск справедливости вылился в феномен метафизического восприятия мира, когда всё происходящее овеивается куда большим смыслом и подтекстом, чем кажется на первый взгляд.

Даниил Андреев относится к числу тех людей, художественному творчеству которых он сам когда-то  дал определение «сквозящего реализма». «Для людей этого типа мир никогда не бывает полностью замкнут, всегда сквозь мир „этот“ просвечивает мир «иной».