Собираясь на утренние процедуры, в коридоре я увидел Владимира Рудольфовича, направляющегося в ординаторскую. Поговорить с ним не смог, так как он был в противоположном конце коридора. Но одно его присутствие говорило о том, что безрезультатным день не будет.

После умывания я снова подошёл к старшей сестре и спросил про выписку. Она уточнила мою фамилию, и оказалось, что среди выписываемых я не значусь. Сестра вдруг вспомнила: » Ты ведь и вчера подходил? Раз уж тебе не терпится выписаться, подожди, сейчас узнаю у заведующего». Я же пока отправился на свою койку.

Спустя некоторое время в палату вошёл заведующий отделением. Он с серьёзным видом объявил, что послезавтра меня оперируют. На что я не выразил внешнего удивления, хотя внутри всколыхнулось. Владимиру Анатольевичу я ответил так же спокойно и вкрадчиво, как он: «Я уже знаю, что оперироваться мне придётся в любом случае, поэтому пусть операция произойдёт как можно скорее». Не представляю, какой реакции и фраз ожидал от меня заведующий, но он, словно проглотив наперёд придуманные слова, кивнул и вышел из палаты.

А потом соседи мне сказали, что таким образом Вязников проверял, боюсь ли я операции. Вязников Владимир Анатольевич – заведующий кардиохирургическим отделением, доктор медицинских наук, профессор, член российской ассоциации сердечнососудистых хирургов. В общем, человек умудрённый, мастер своего дела. Он понимал, что многое зависит от самого больного. Говорят, что если человек боялся операции, то Вязников его не оперировал, и тут же выписывал.

Отнести ли это к суевериям? Не знаю. Но чем дальше, тем больше убеждался: врачи настороженно относятся ко всяким предчувствиям и необычностям накануне ответственных моментов, понимая, что во многом на исход операции влияет настрой больного.

Именно сейчас начиналось главное моё испытание. Внешне это особенно не проявилось, зато внутри зачиналась ожесточённая душевная борьба. Зря Владимир Анатольевич закончил психологический эксперимент так рано, если бы проведал меня спустя час, увидел бы в моих глазах смятение.

А между тем до меня постепенно доходила ответственность грядущего события. Первыми стали навязываться смутные картины конца. Даже не то, что я увидел их как неизбежность, а сама возможность вызывала глубинный страх. Я проникался масштабом душевного Армагеддона, и понял, что он возможен внутри отдельно взятого человека, оставшись невидимым для других.

На часах было двенадцать, день находился в самом разгаре. Нужно было подойти к старшей сестре и заказать у неё лекарства. Саму операцию, точнее труд хирургов, мне пообещали провести бесплатно. Нехилая, отмечу, экономия, притом, что стоит операция 3,5 тысячи долларов. Мне требовалось оплатить только лекарства, которые будут использоваться в ходе операции и послеоперационного восстановления — около двухсот долларов. Естественно, у меня этих денег с собой на тот момент не имелось, поэтому требовалось связаться с родителями, и как можно скорее. Хотя удалось уговорить сестру заказать лекарства под её ответственность, деньги я должен был доставить в срок, не позднее утра дня операции, иначе её без лекарств отменят.

Одна проблема решена, с сестрой договорился, теперь нужно сообщить обо всём родителям. Возможно, они пока ничего не знают. Но мобильного у меня тогда не было, междугородний телефон имел одностороннюю связь, мог лишь принимать звонки, а таксофонная карточка, как назло, закончилась.

Но оставался ещё один способ. В этом же корпусе, на первом этаже, работает тётина знакомая. Можно попросить её передать сообщение тёте, а та, наверняка, расскажет маме. Знакомую зовут Татьяна, работает в лаборатории, и насколько я был осведомлён, рабочий день у неё заканчивался в час. А на часах уже почти полпервого, поэтому нельзя терять ни минуты!

Быстро спустившись в холл, где предполагал найти лабораторию крови, между различными торговыми прилавками и киосками, отыскал нужную дверь. Когда я вошёл в неё, попал в длинный коридор, в самом конце которого шли две женщины, одна из них оказалась Татьяной. Она как раз собралась уходить, и я подумал: «Как вовремя я её застал».

Я всё изложил Татьяне, а она с радостью согласилась мне помочь, попросила, чтобы не волновался и не переживал о финансовой стороне. А я, собственно, и не переживал о финансовой стороне, меня больше беспокоили другие вопросы.

Как только вернулся в палату, в неё вошёл Владимир Рудольфович. В этот раз он что-то припозднился. На самом деле у него были на то веские основания. Когда утром его видел заступающим на смену, идущим по дальнему крылу коридора в ординаторскую. Он, переодевшись, сразу спустился в операционную, приняв участие в сегодняшней бригаде хирургов. Похоже, что операция закончилась успешно, настроение у него было хорошее.

Осмотр проходил в общем порядке. Постепенно добрался до меня: Владимир Рудольфович сел на мою койку, убрал с лица улыбку, и я тут же понял, он, скорей всего думает, что я ещё ничего не знаю об их решении. Он выбрал интересную стратегию подачи материала: начал объяснять, в каком безнадёжном буду положении, если не соглашусь на операцию. Дескать, по данным последней эхокардиограммы, просвет моего митрального клапана составляет 0.9 см², а по статистике: «Люди с таким пороком больше года не живут. Поэтому, не стали откладывать тебя до осени, чтобы не рисковать, а решили как можно быстрее лечить. Но самой операции,- и тут он сделал приободряющий тон,- ты не должен бояться, ведь организм у тебя молодой, с огромным внутренним резервом, и обязан справиться».